Не убивался сердцем я,

Когда бы сам с тобой не плакал,

Отчизна светлая моя!

9

ЖУРАВУШКА

Конец семидесятых - пожалуй, самый

тяжелый период в мирной жизни. Иллюзии о

душевном равновесии на свободе рассеялись.

Средства на жизнь давала работа слесарем-

сантехником (кстати, Михаил был хорошим

слесарем), но на одном месте подолгу не

задерживался. Контакт с коллективом всегда

превращался в пьянку с просаживанием и без

того нищенской зарплаты. Стремился найти

местечко в котельной с круглосуточными и

ночными дежурствами. Впрочем, случайные

«друзья» и богема быстро обнаруживали эти

«уютные местечки»…

(На сайте «Стихи.Ру.» Михаила Николаевича

иногда называли профессиональным поэтом.

Если иметь в виду Союз писателей СССР

(России) - да, он был принят в него в 60 лет. Но

средств к существованию эта профессия не

давала никогда. Гонорары за сборники стихов

получал трижды: первый мы проели, на второй

купили сыну виолончель, в третий раз деньги

пропали при гайдаровской реформе.)

...Стихи не печатали, полагаю, по

нескольким причинам.

Одна из них - непроходная тематика. В то время у всех на слуху был Владимир

Высоцкий, люди ходили с гитарами. Миша тоже пел под семиструнную гитару

(природная украинская музыкальность), но свое:

Не кипит, не бьется в берега

Черная река судьбы зловещая.

От кого мне было так завещано -

За одну две жизни прошагать?

Белый пар скользит по валунам,

Как дыханье трудное, неровное.

Памяти моей лицо бескровное -

На лету замерзшая волна.

И с тех пор за криками пурги

Слышу, если вслушиваюсь пристально,

Лай собачий и глухие выстрелы,

И хрипящий шепот: «Помоги!..»

(Последние две строки он выговаривал с напором, подчеркивая каждое слово, а

«Помоги!..» - глухо, с угасанием, потом - долгая пауза.)

Богема слушала, опрокидывала стаканы:

- Миша, но ведь это - тюрьма.

В Перми уже определились свои кумиры, своя поэтическая школа. Михаил писал в

другой манере. Он был «не свой». К тому же, его боялись: вчерашний уголовник, непред-

сказуемый и непонятный.

10

Была и внутренняя, достаточно глубокая причина. Когда муж уехал в Вологду, я ста-

ла разбирать рукописи и поняла, что цельную книгу по требованиям того времени делать

не из чего. Тюремное – нельзя. Новое… почти все требует доработки. Я сложила рукопи-

си в бумажные мешки и перевезла в Вологду. В новой двухкомнатной «хрущевке-пенале»

хранить их было негде, пришлось отнести в подвал. Однажды нашу сарайку разграбили,

мешки разворотили, листы разлетелись по подвалу...

Кое-что помню наизусть. Было длинное стихотворение… полностью его не восста-

новить. Но вот эти строчки, смеясь, мы повторяли очень часто:

А котята: «Мяу!»

А котята: «Мяса!»

Кончен, кончен мясоед

Для кошачьих классов.

Нынче крысы ходят -

Шасть, шасть, шасть!

Нынче крысы в моде,

Нынче крысам всласть...

Это был период дефицита. Наш трехлетний сын очень любил мясо, а его не было. Я

говорила, что посажу Петю на ступеньки у обкома партии, научу кричать погромче «Мя-

са!», а сама спрячусь рядышком в кустах.

Еще была песня в народном стиле, мы мечтали, чтобы ее исполнила Людмила Зыки-

на. Песня мне очень нравилась, но мы потеряли текст. Я помнила обрывки, стала просить

Мишу восстановить. Не смог… Написал другое - по-своему хорошо, но я хотела «то». Так

и думали, что не найдется никогда... Вдруг в ворохе рукописей мелькнул старый листо-

чек! И теперь можно привести первоначальный текст полностью:

Пришла осенняя прохлада

Дорожкой белой под уклон

В мою единственную радость -

Так запоздавшее тепло.

Зачем-зачем легли туманы?

Зачем несбывшиеся сны?

Калина - горькая, как память,

Дожди, как слезы, солоны.

Зачем осиновые листья

Качнул багровый ураган?

Зачем ты, иней серебристый,

Упал на дальние луга?

Перекликаясь с облаками,

Шумят снегов перепела!

Калина - горькая, как память,

Метелью белой зацвела.

...А тогда, четверть века назад, Миша пришел выпивший, с этой только что сочинен-

ной песней, пел ее и упрашивал меня подобрать мелодию на пианино, а я не умела… ты-

кал по клавишам одним пальцем и плакал. Стал просить подыграть старшего сына, кото-

рый учился во втором классе музыкальной школы, но тот тоже был беспомощен. Я потом

серьезно поговорила с Глебом, чтобы старался получше учиться, потому что у папы хоро-

шие стихи и песни, он сам записывать ноты не умеет, а кроме нас ему помогать некому.

Некоторые стихи были политически не безобидными, и когда на смену Брежневу

пришел Андропов, Миша очень перепугался и хотел бежать в лес (мы жили у парковой

11

зоны), немедленно жечь рукописи. Дело было к ночи. Я удерживала его, убеждая: огонь

будет виден издалека, задержат - причем, не за политику, а за разжигание костра в непо-

ложенном месте. А заодно и предметом сжигания поинтересуются...

Хотел покончить жизнь самоубийством - наглотался таблеток. Я вызвала «Скорую».

Врач спросил о мотиве. «Стихи не печатают». - «Хорошие стихи?» - «Хорошие». Врач

больше ничего не сказал.

Когда в очередной раз Михаил получил мощный «отпих» в Пермском отделении Со-

юза писателей, принес домой стихотворение «Журавушки» и плакал.

Мне тогда казалось, что это последнее, что он написал в жизни:

Раньше было - сожгут на костре,

А теперь от пожарищ устали.

И ведется отлов и отстрел

По поющим, отставшим от стаи.

Успокойся, душа, не боли!

В этой жизни случаются миги.

В Красной книге уже журавли.

В Красной книге...

Журавушки в книге.

Миша мечтал связаться с русским зарубежьем, надеясь найти там понимание. Неиз-

вестно, было бы это к лучшему или худшему - но чего не случилось, того не случилось. У

нас не было связей.

* * *

Приведенные ниже стихи перед своим отъездом в Вологду Миша оставил мне на

память, частично записанные в виде песен на магнитофонную ленту. Все было смутно…

Я даже была готова к тому, что Михаил не вернется вообще. Часто слушала эту запись в

одиночестве. Но детям тоже нравилось, особенно старшему сыну - ему уже было 12.

Однако запись была очень некачественной. Потом магнитофоны устарели…

Запись считалась утерянной. Уже после смерти Михаила я разыскала старую бабину.

На областном радио с помощью компьютера ее почистили, перевели на кассету и диск.

Теперь можно слышать голос автора, его бардовское исполнение.

* * *

У стенок, в воронках,

Во рвах, на холмах, у рябинки -

По отчему краю

Без вас не отыщешь версты:

Могилы забвенья,

Фанерные звездочки, бирки,

Крест-накрест березы

Да русские в поле кресты.

Я ветры прошу,

Ребятишкам шепчу:

«Осторожно

Касайтесь камней,

Чернобокой ракиты и трав.

Здесь - думы страны,

Без чего вам прожить невозможно...»

Взывающий к миру,

Глаза застилает мне прах,

12

Проходит сквозь ставни,

Влетает в холодные сенцы.

Разбиться-забиться,

Не выкричать